— Ты того, — сказал ей отец, не стесняясь публикой, — половчей ему покажись!..
Невеста встала, расправила свою юбку, поправила что-то на голове и села, спрашивая отца взглядом: "Так ли?"
— Ну, ладно! Ничего!
— Не ударь, Марфа Александровна, перед Кобылинскими в грязь лицом! — проговорил кто-то из зрителей.
— Очень я их боюсь! — покраснела и весело сказала невеста.
— Идут! — вдруг воскликнул какой-то мальчишка, вбежав сломя голову в горницу.
Толпа раздалась, дала дорогу отцу жениха, его жене-старухе и, наконец, самому жениху. Как только раздалось слово "идут!", из-за перегородки вышли мать невесты, родственницы ее и множество девушек-подруг, которые помогали невесте наряжаться. Все вошедшие помолились на образа, и родители поздоровались.
— Ну? — сказал отец жениха сыну. — Чего ж, Серега?
Серега тряхнул волосами и сделал шаг по направлению к невесте, а она уже встала с лавки и поклонилась ему, пока он к ней подходил.
— Здравствуйте, Марфа Александровна! — сказал жених, протягивая ей руку.
— Здравствуйте, Сергей Иванович! — просто и ласково взглянув на жениха, так же просто и весело сказала она и даже руку жениха потрясла. — Садитеся!
— Садись, садись, господа гости! — говорил хозяин. — Уж вас не знаю как звать, — обратился он к мачехе жениха, — подвигайтесь к окошку-то, поближе!
Все уселись среди всеобщего молчания. Сел и жених. Для него была приготовлена небольшая скамейка, которую ему пододвинул отец невесты, сказав:
— Садись, Сергей Иваныч, поближе к невесте-то. Погляди!
Сергей Иванович сел на скамейку прямо против невесты и прямо глянул ей в глаза, что сделала и она; эта минута была в высшей степени любопытна: они взглянули друг на друга молча, среди всеобщего молчания, и эта минута пристального молчаливого взгляда быстро, мгновенно перешла у них в сильное волнение, также мгновенное; между женихом и невестой произошло что-то таинственное, мгновение какого-то бурного, но скрытого волнения; не спуская глаз друг с друга, они как-то вспыхнули, зарделись, даже, кажется, вспотели сразу; что-то в них бурлило, билось в груди, в висках и вдруг, перекипев, сразу успокоилось, улеглось, уравновесилось… Точно что-то постороннее, чуждое каждому из них, переливалось между ними, входило в каждого из них, и как вода, влитая в вино, не сразу смешивается с ним и принимает не похожий ни на воду, ни на вино цвет, — так и с ними было такое непонятное, незнакомое им смешение новых ощущений, которое, повторяю, продолжалось одно мгновение (все молчали как мертвые) и почти сразу прекратилось.
Жених и невеста точно проснулись. Она поправила опять платье и стала смотреть на мать, на отца, и жених также повернул голову к отцу.
— Как тебе, тятенька? — сказал он просто и громко.
— Уж гляди ты! Тебе жить-то!
— Маменька! — с такой же простотой и спокойствием обратился жених к мачехе. — На ваш взгляд как?..
— Смотри сам хорошенько!.. Для меня что ж? для меня всяко ладно!
Жених взглянул еще раз на невесту. Та была совершенно спокойна, смотрела на подруг и улыбалась им, не глядя на жениха, точно уж теперь самое трудное для нее кончилось, и она была совершенно покойна и уверена.
— Для меня хороша! Много доволен вами, Марфа Александровна!
Невеста поклонилась.
— В самый раз, Сергунька! В самый раз она тебе! — послышалось в толпе.
Зашушукала толпа, начались пересуды, но все было прилично и осторожно.
— Давай бог! — сказал отец невесты. — Однако, Сергей Иваныч, не торопись… Надо честь честью. Уж ты испробуй ее, как порядок требует, я не хочу как-нибудь…
— Маменька! — сказал Сергей. — Как вы? Укажите порядок, какой следовает…
Старуха подумала и сказала:
— А ну, Марфа Александровна, надо бы тебе прялку взять да работу показать.
Прялка оказалась уже совершенно снаряженной и стояла за перегородкой; девицы мгновенно притащили ее, поставили пред Марфой Александровной, и она сразу превратилась в ловкую работницу; ловко подобрав юбку и обнаружив новый крепкий ботинок, она так ловко помочила о губы пальцы, так искусно засучила нитку, застучала прялкой, что все залюбовались. Некоторая натянутость, обязательная в таком необычном собрании, совсем исчезла в ней; вся ее фигура, лицо, руки, все тело приняли непринужденную, но деловую манеру и посадку.
— Благодарим покорно, Марфа Александровна. Будет, довольно — видим! — сказал жених конфузливо.
— Не останешься без рубахи! Не беспокойся!.. — говорили в толпе и мужские и женские голоса.
— И напрядет, и соткет!..
— Нечему ее учить — видишь, все и так знает!..
— Благодарим, Марфа Александровна!
— Будя! Будя!.. Ладно! — весело улыбаясь, говорил отец жениха.
Марфа Александровна так же ловко, непринужденно оставила прялку, оправилась и села опять.
— Глядите, глядите, гости дорогие! — опять заговорил отец невесты. — Я не хочу, чтобы как-нибудь… Сергей Иваныч! досматривай во всех правилах!
— Маменька! — сказал Сергей уже робко, — попытайте Марфу-то Александровну, как что… следует?..
Старуха помолчала, подумала и сказала:
— Уж я и забыла никак порядки-то!
Тут вступилась мать невесты, все время глубоко тронутая, ослабевшая и взволновавшаяся, и сказала:
— По нашему порядку надо попытать, не хрома ли, мол? Попытайте, гости дорогие, все опробуйте!
— Уж и не знаю… — нерешительно сказала старуха.
— Сама, сама опробуй! — сказал отец жениха.
— Ну, Марфуша, — кротко сказала мать, — пройдись, прогуляйся.